Том 3. Стихотворения 1918-1924 - Страница 40


К оглавлению

40
Башни, храмы, скрип ворот.
Гете помнящие ставни,
Улиц узкий поворот;


Вижу: бюргеры, их жены,
Стопы пива по столам, —
Ужас жизни затверженной,
Дьявол с Гретхен пополам.


Там, где Эльбы полногрудой
Два сосца впились в мосты,
Там, задавленная грудой
Всех веков немецких, — ты!


Ты, с кем, два цветка, мы висли,
Миг, над пропастью двойной,
Ты, с кем ник я, там, на Висле,
К лику лик с Земной Войной.

8 июля 1923

Мертвец


Как странно! Круг луны;
Луг белым светом облит;
Там — ярки валуны;
Там — леса черный облик.


Все, что росло в былом,
Жизнь в смене лет иначит:
Храм прошлых снов — на слом,
Дворец жить завтра — начат.


А лунный луч лежит
Весь в давних днях, и в этом
Былом мертвец межи
Ведет по травам светом.


Ведет, как вел в века,
В сон свайных поселений,
Чтоб в тайны Халд вникал,
Чтоб Эллин пел к Селене.


Что годы! тот же он!
Луг в светоемы манит;
Тот бред, что был сожжен,
Вновь жжет в его обмане.


Как странно! Лунный круг,
Банальный, бледный, давний…
И нет всех лет, и вдруг
Я — с Хлоей юный Дафнис!

28 августа 1923

Так вот где…


Так вот где жизнь таила грани:
Стол, телефон и голос грустный…
Так сталь стилета остро ранит,
И сердце, вдруг, без боли хрустнет.


И мир, весь мир, — желаний, счастий,
(Вселенная солнц, звезд, земель их),
Испеплен, рухнет, — чьи-то части, —
Лечь в память, трупа онемелей!


Я знал, я ждал, предвидел, мерил,
Но смерть всегда нова! — Не так ли
Кураре, краткий дар Америк,
Вжигает в кровь свои пентакли?


И раньше было: жизнь межила
Пути, чтоб вскрыть иные дали…
Но юность, юность билась в жилах,
Сны, умирая, новых ждали!


И вот — все ночь. Старик упрямый,
Ты ль в сотый круг шагнешь мгновенно?
А сталь стилета входит прямо,
И яд шипит по тленным венам.


Я ждал, гадал, как сердце хрустнет,
Как рок меж роз декабрьских ранит…
Но — стол, звонок да голос грустный…
Так вот где жизнь таила грани!

16 ноября 1923

Два крыла


После тех самых путей и перепутий,
Мимо зеркала теней, все напевы в мечтах,
Под семицветием радуги медля в пышном приюте,
Где девятой Каменой песнь была начата, —


Я роком был брошен, где миг всегда молод,
Где опыты стали — не к часу, в тени,
Где дали открыты на море, на молы, —
В такое безумье, в такие дни.


Здесь была наша встреча; но разные видения
За собой увлекали мы с разных дорог:
Рим и мир миновал я, ты — первое предупреждение
Объявляла, вступая в жизнь едва на порог.


Но в оклике ль коршунов, в орлем ли клекоте
Мы подслушали оба соблазн до высот,
Словно оба лежали мы, у стремнины, на локте, и
Были оба бездетны, как стар был Казот.


И в бессмертности вымысла, и в сутолоке хлопотной,
И где страсть Евредику жалит из трав,
Ты — моя молодость, я — твоя опытность,
Ты — мне мать и любовница, я — твой муж и сестра.


Два крыла мощной птицы, мы летим над атоллами
К тем граням, где Полюс льды престольно простер
И над полыми глубями в небе полное полымя
Бродит, весть от планеты к планетам, в простор!

24 марта 1923

Пятьдесят лет


Пятьдесят лет —
пятьдесят вех;
пятьдесят лет —
пятьдесят лестниц;
Медленный всход
на высоту;
всход на виду
у сотен сплетниц.


Прямо ли, криво ли
лестницы прыгали,
под ветром, под ношей ли, —
ярусы множились,
Узкие дали
вдруг вырастали,
гор кругозоры
низились, ожили.


Где я? — высоко ль? —
полвека — что цоколь;
что бархат — осока
низинных болот.
Что здесь? — не пьяны ль
молчаньем поляны,
куда и бипланы
не взрежут полет?


Пятьдесят лет —
пятьдесят вех;
пятьдесят лет —
пятьдесят всходов.
Что день, то ступень,
и стуки минут —
раздумья и труд,
год за годом.


Вышина…
Тишина…
Звезды — весть…
Но ведь знаю,
День за днем
будет объем
шире, и есть —
даль иная!


Беден мой след!
ношу лет
знать — охоты нет!
ветер, непрошен ты!
Пусть бы путь досягнуть
мог до больших границ,
прежде чем ниц
ринусь я, сброшенный!


Пятьдесят лет —
пятьдесят вех;
пятьдесят лет —
пятьдесят лестниц…
Еще б этот счет! всход вперед!
и пусть на дне —
суд обо мне
мировых сплетниц!

27 ноября, 15 декабря 1923

Бреды

На рынке белых бредов


День, из душных дней, что клеймены
на рынке белых бредов;
Где вдоль тротуаров кайманы
лежат как свертки пледов;
Перекинутый трамваем, где
гудит игуанадон;
Ляпис-надписями «А.М.Д.»
крестить пивные надо
И, войдя к Верхарну, в «Leg Soirs»,
в рифмованном застенке
40