7 февраля 1897
Люблю я вспоминать утраченные дни.
С укором горестным являются они
И душу тяготят правдивыми словами.
Понятен их упрек. Я плачу. Со слезами
Клянусь исправиться и сквозь желаний бред
Шепчу томительно, что цели в жизни нет.
12 февраля 1897
К Эде
Я читал у поэтов о счастьи, похожем на сон,
А теперь я блаженством таким же и сам опьянен.
Я серьезно боюсь, что проснуся. Второй Поликрат,
Я такому блаженству, избытку блаженства не рад.
Не сложить ли для публики несколько плохоньких
строф,
Чтобы тем успокоить всегдашнюю зависть богов.
26 июня 1897
Если мне суждено умереть,
Не окончив начатых созданий,
Я о планах не стану жалеть:
Их свершит грядущий избранник.
Если мне суждено умереть,
Не достигнув высот просветленья,
Я об этом не стану жалеть:
Нет предела для вечных стремлений.
Я иду! Я готов умереть,
Я страданьем купил это право,
И не мне, умирая, скорбеть
О душе, о искусстве, о славе.
25 июля 1897
Мы гордо людей презираем,
Нам законом — наши желанья,
И мы бесконечно страдаем,
Но в гордости любим страданья.
И если святые порывы
Пробудят в сердце участье,
Мы вдруг безмерно счастливы
И стыдимся этого счастья.
13 августа 1897
К. Бальмонту
Твои стихи — как луч случайный
Над вечной бездной темноты.
И вот — мучительною тайной
Во мгле заискрились цветы.
Покорны властному сиянью,
Горят и зыблются они,
И вдаль уходят легкой тканью,
Сплетая краски и огни…
Но дрогнет ветер, налетая,
Узоры взвеет и порвет,
И тот же луч, дрожа и тая,
Бессильно в бездну упадет.
20 ноября 1897
И серое небо, и проволок сети,
Саней ускользающий бег;
И вдруг предо мной в электрическом свете
Вуаль, словно искристый снег.
И взор промелькнул утомленной загадкой,
Я видел, и вот его нет.
Мгновение тайны так странно, так кратко,
— Но здесь он, он в сердце — ответ!
И томлюсь я с тех пор,
Невозможно мне жить.
Тот мучительный взор
Не могу я забыть.
Я и жду, и молю,
И брожу, как в бреду,
Эту душу твою
Я нигде не найду.
Электрический свет,
Тихий шелест саней,
И бессильный ответ
С вечной думой о ней.
Она предо мною прошла, как земная,
В сиянии яркого дня,
И, легкой улыбкой свой взор оттеняя,
Взглянула она на меня.
Шумели извозчики, бегали дети,
Я слышал раскатистый смех…
О, серое небо, о, проволок сети,
О, тающий, тающий снег,
29 ноября 1897
Муза в измятом венке, богиня, забытая миром!
Я один из немногих, кто верен прежним кумирам;
В храме оставленном есть несказанная прелесть, — и ныне
Я приношу фимиам к алтарю забытой святыни.
Словно поблеклые листья под дерзкой ласкою ветра,
Робко трепещут слова в дыхании древнего метра,
Словно путницы-сестры, уставши на долгой дороге,
Рифма склоняется к рифме в стыдливо смутной тревоге,
Что-то странное дышит в звуках античных гармоний —
Это месяц зажегся на бледно-ночном небосклоне.
Месяц! Мой друг неизменный! В твоем томительном свете
Тихо катилися ночи и прошлых, далеких столетий.
То, что для нас погасло, что взято безмолвной могилой,
То для тебя когда-то юным и родственным было.
Февраль 1897
О, двойственность природы и искусства!
Весь зримый мир — последнее звено
Преемственных бессильных отражений.
И лишь мечта ведет нас в мир иной,
В мир Истины, где сущности видений.
Но и мечта покорна праху: ей
Приходится носить одежду праха.
Постичь ее вне формы мы не можем…
1897
Небо — серое от туч,
Камни — серые от влаги,
Утомленно виснут флаги,
День не нужен и тягуч.
Грустный час воспоминаний!
Их без слов встречаю я
В тихой музыке дождя,
В дальнем матовом тумане.
Слышу смутные слова,
Угадать не смею лица.
Жизнь — открытая гробница
Властной волею волхва.
Апрель 1898
Волны приходят, и волны уходят,
Стелются пеной на берег отлогий;
По морю тени туманные бродят;
Чайки летят и кричат, как в тревоге.
Шум приближенья и хор отдаленный.
Горе! Былое — как светлая сказка!
Статуи, золото, стены, колонны!
Давит виски мне святая повязка.