1912
Огни! лучи! сверканья! светы!
Тот ал, тот синь, тот бледно-бел…
Слепит авто, с хвостом кометы,
Трам, озаряя, прогремел.
В вечерний сумрак, в шаткость линий
Вожглись, крутясь, огни реклам,
Зеленый, алый, странно-синий…
Опять гремит, сверкая, трам.
На лицах блеск — зеленый, алый…
На лицах смерть, где властен газ…
Но буен город, пьяный, шалый,
Справляющий вечерний час.
Что день! Ночь блещет алым, синим,
Оранжевым, — любым лучом!
На облака мы светы кинем,
Мы небо буквами зажжем!
О солнце мы в огнях забыли:
Опал, берилл и хризолит…
И россыпью алмазной пыли
Пред небом город заблестит!
1912
Тебе тринадцать лет, но по щекам, у глаз,
Пороки, нищета, ряд долгих унижений
Вписали тщательно свой сумрачный рассказ,
Уча — все выносить, пред всем склонять колени.
Под шляпку бедную лица скрывая тени
И грудь незрелую под выцветший атлас,
Ты хочешь обмануть развязностью движении,
Казаться не собой, хотя б на краткий час!
Нарочно голос свой ты делаешь жесточе,
Встречаешь хохотом бесстыдные слова,
Чтоб стать подобной им, — тем жрицам нашей ночи!
И подымаешь ты, в порыве удальства,
Высоко свой подол у полных людом конок,
Чтоб кто не угадал, что ты еще ребенок.
1912
Всем душам нежным и сердцам влюбленным,
Кого земной Любви ласкали сны,
Кто пел Любовь во дни своей весны,
Я шлю привет напевом умиленным.
Вокруг меня святыня тишины,
Диана светит луком преклоненным,
И надо мной, печальным и бессонным,
Лик Данте, вдаль глядящий со стены.
Поэт, кого вел по кругам Вергилий!
Своим сверканьем мой зажги сонет,
Будь твердым посохом моих бессилии!
Пою восторг и скорбь минувших лет,
Яд поцелуев, сладость смертной страсти…
Камены строгие! — я в вашей грозной власти.
<1912>
Речи медной, когда-то звучавшей на форуме Римском,
Я бы ответить желал звуками тех же времен,
Но дерзну ль состязаться с Титаном, себе подчинившим
Все наречья земли, словно все ветры Эол,
С тем, кто в строки письма влагает Симмаха сладость,
Кто в авсонийский размер Пушкина стих
заключил.
Нет, обращаться не смею к другим благосклонным
Каменам.
Я Полигимнии лишь скромный вручаю ответ,
Муза, любовно скажи «quam mellea res set epistui»,
Если, как подпись, стоит Федор Евгеньевич
Корт.
1912
Есть некий час всемирного молчанья.
Ф. Тютчев
День красочный, день ярко-пестрый,
Многоголосный шумный день;
Ты сердце ранишь болью острой,
Ступени взносишь на ступень.
Всходя по лестнице небесной,
Мы, страх и радость затая,
Взираем, из юдоли тесной,
На всю стоцветность бытия!
И, как Адамы, всем виденьям,
Всем звукам, всем лучам миров
Мы ищем, с нежным умиленьем,
Непобедимо-верных слов.
Но сходит ночь, и яркость тонет
В единой, безразличной мгле,
И Тень бестрепетно хоронит
Все разделенья на земле.
Нет ничего, дела и вещи
Смешались, чтобы в бездну пасть,
И Хаос древний, Хаос вещий
Рукой оледеняет страсть.
Подходит страшный час незнанья,
Единства и слиянья час…
О, час всемирного молчанья,
Ты с Тайной жизни близишь нас!
7 мая 1913
Разбегаются снова поля за окном,
Темный лес по окружности медленно вертится,
Сеть из проволок то на кругу голубом,
То на поле зеленом отчетливо чертится.
Дальний путь, дальний путь, дальний путь, дальний путь.
Это я прошептал, иль колесами сказано?
Убежать! позабыть! умереть! отдохнуть!
Что-то длинное, долгое снова развязано.
Милый Макс! да, ты прав! под качанье рессор
Я, как ты, задремал, убаюкан их «титатью»,
И уже Океан смотрит прямо в упор
Мне в глаза, здесь в полях, за болотистой Припятью.
29 июня 1913
Строго и молча, без слов, без угроз,
Падает медленно снег;
Выслал лазутчиков дряхлый Мороз,
Непобедимый стратег.
Падают хлопья, угрюмо кружась,
Строго и молча, без слов,
Кроют сурово осеннюю грязь,
Зелень осенних лугов.
Молча, — послы рокового вождя, —
Падают вниз с высоты,
Кроют овраги в полях, возводя
С горки на горку мосты.
Выслал лазутчиков дряхлый стратег,
Скоро появится рать.
Падая молча, безжизненный снег
Хочет всю землю ровнять.
Чу! не трубит ли воинственный рог,
Не авангард ли идет?